На вопрос, не боится ли она преследований со стороны террористов, Надя Мурад ответила:

«После всего, что произошло со мной, моя жизнь перестала иметь для меня значение. Мне больше нечего терять. У меня была семья, но я потеряла семью. Я жила обычной жизнью, но и её я потеряла. Я жила в обществе, но оно оказалось растерзанным и разобщённым. До сих пор 3400 езидских женщин и детей в Сирии и Ираке продаются, сдаются в аренду, являются предметом обмена. Ни от кого нет никакой помощи езидам. Поэтому я больше не боюсь за себя. Мне больше нечего терять. Я потеряла всё: и честь, и достоинство, и семью, и общество, в котором жила».

Комментируя свою номинацию на Нобелевскую премию мира, правозащитница сказала:

«Да меня номинировали на премию, но у меня есть большое дело и важная миссия. Они важнее любых премий. Целый народ, мой народ – полмиллиона езидов, были изгнаны из родных мест. Тысячи были убиты. <…> До сих пор ни одна структура не помогла освободить ни одной девушки. До сих пор ни один человек, ни из одной страны или общества не потрудился приехать в Синджар (город на северо-западе Ирака), чтобы увидеть наши могилы. Земля Синджара усеяна убитыми сыновьями и дочерями нашего народа. <…> Да, меня выдвинули на Нобелевскую премию. Но пусть эта премия будет за мой народ, за все меньшинства и народы, которым грозит опасность, за каждого ребенка и женщину, терпящих пытки и издевательства. Это будет для меня священной премией, уважаемой всем миром. Но у меня есть нечто большее, чем все премии. У меня есть большое дело, у меня есть целый народ, подвергшийся геноциду. И до сих пор этот геноцид в отношении езидов продолжается».