Почему именно сейчас началась крупномасштабная война в Нагорном Карабахе? Приведет ли это к затяжной войне, как в 1992-1994 гг? Сможет ли Россия остановить боевые действия? Возможно ли это на фоне резкого недовольства Баку Москвой из-за поставок оружия Еревану и еще большего сближения Азербайджана и Турции?

На эти и другие вопросы ИАЦ «Verelq» ответил ведущий научный сотрудник Института международных исследований МГИМО МИД РФ, главный редактор журнала «Международная аналитика» Сергей Маркедонов.

-Ваше мнение, почему именно сейчас началась крупномасштабная война? И почему на таком уровне?

-Я сейчас, наверное, прозвучу несколько не модно. Я бы все равно пока воздержался говорить о полномасштабной войне. Если под войной, сразу оговоримся, мы понимаем формат 1991-1994 годов, то есть большие крупные операции, серьезные, так сказать, изменения ландшафта контроля той или иной стороны. Совершенно очевидно, что эта эскалация - самая крупная с момента вступления в силу соглашения о бессрочном прекращении огня от 12 мая 1994-го.

Что еще обращает внимание? Как минимум, два момента. Первое – это то, что предыдущая крупная эскалация, не просто инциденты, которые стали рутиной, а крупная эскалация, была всего 2 месяца назад. Да, это была армяно-азербайджанская граница, но достаточно крупная эскалация, и никаких переговоров между этими событиями не было.

Я бы обратил внимание еще на один момент – это довольно четкая, последовательная поддержка Турцией Азербайджана. Это не секрет. И раньше Турция эту поддержку оказывала, можно вспомнить позицию Турции по событиям 2016 года, или заявления, например, того же министра иностранных дел Мевлюта Чавушоглу или министра обороны Хулуси Акара, которые прозвучали в июле 2020 года, но вот после июльской эскалации было такое ощущение, что Турция пытается более четко презентовать свое присутствие на Кавказе. Проявлялось это в длительных военных учениях. Одни военные учения, потом учения более специализированного порядка, серия визитов… Первый визит вновь назначенного министра иностранных дел Азербайджана Джейхуна Байрамова был именно в Турцию, потом он был в Москве, но вначале был в Турции. Турецкая критика довольно жесткая и такая последовательная ОБСЕ и Минской группы. Это прозвучало таким рефреном. Наконец, заявление Эрдогана на 75-й Генеральной Ассамблее ООН, где Армения названа главным вызовом миру и стабильности на Кавказе. Вот такая четкая, последовательная, громкая позиция Турции ранее не звучала. Она была, еще раз говорю, это не секрет - солидарность Турции и Азербайджана и т.д. – это устойчивый стратегический альянс, но столь серьезного публичного выхода раньше не наблюдалось.

-Приведет ли это к широкомасштабной затяжной войне, как в 1992-1994 гг?

-Приведет ли это к войне? Давайте посмотрим все-таки несколько дней. Мы уже видим, что блицкрига не получилось, по факту сегодняшнего дня. То есть за первый день серьезно линия фронта не поменялась. Сейчас существует много загадок.

Загадка номер 1 – будет это только Нагорный Карабах, или мы увидим эскалацию параллельно и на армяно-азербайджанской границе, и в Нагорном Карабахе. В июле, я напомню, некоторые были, так сказать, определенные осторожные ростки оптимизма в том, что в самом Карабахе эскалации не было. Она была вдоль армяно-азербайджанской границы, но не в самом Карабахе, там были просто рутинные инциденты, уже привычные. Вот эта загадка важная.

Следующая – возможности какого-то внешнего подключения. Вот турецкое подключение сейчас обозначено следующим образом: «Мы поддержим Азербайджан в той мере, в какой Азербайджану это будет нужно». Цитирую близко к тексту. В какой степени это будет нужно? Затяжка военных действий, если таковая будет, на 3 дня, 10 дней, 2 недели, какого потребует участие.

Следующая загадка, головоломка – Минская группа ОБСЕ и работа сопредседателей. Мы видим, что Штаты сильно заняты выборами, и, конечно, для Дональда Трампа, который сказал, что он следит за ситуацией в Карабахе, собственно, Карабах не главный приоритет. На внешнеполитическом, так сказать, контуре, Штаты активно занимались Балканами, начиная с 2020 года, с января, когда были сделаны первые шаги по инфраструктурным договоренностям между Косово и Сербией. Ну и результатом этого была встреча в Белом доме в сентябре. Ближневосточное направление — это ОАЭ, Бахрейн, Израиль - попытка примирения с Израилем арабских государств. Кавказ был в тени. Плюс выборы.

Франция была бы заинтересована сейчас сыграть роль посредника, потому что есть серьезные противоречия между ней и Турцией в Средиземноморье. И немножко, так сказать, умерить аппетиты Турции хотя бы на другом театре для того, чтобы и в Средиземноморье укрепить какие-то свои позиции Макрон бы не отказался. Тем более он политик достаточно амбициозный, претендующий на фоне уходящей, такой полухромой утки, так скажем, Меркель, на роль европейского лидера, не только французского, а общеевропейского, и позиционировать вообще, в принципе, вклад и Франции, и Европы, в целом, для него было бы интересно. С учетом того, что мы помним роль Николя Саркози и соглашениях между РФ и Грузией в 2008 году, продолжить эту традицию для Макрона было бы важно.

Ну, и, наконец, Россия, которая в июле играла огромную роль, с моей точки зрения, несопоставимую с другими сопредседателями Минской группы ОБСЕ. Сейчас эта посредническая роль продолжается, для Москвы крайне важно ее сохранить, чтобы ее особая роль на Кавказе и постсоветском пространстве была. Роль эта во многом уникальная, потому что в других конфликтах какая-то одна из сторон больше на Запад ориентирована, какая-то одна на Россию. Здесь обе стороны, в принципе, российскую медиацию воспринимают положительно. Это важно.

Вот удастся ли сопредседателям, имея все сложности в отношениях, тут и утечка, соответственно, в «Le Monde», недавняя, и казус Навального, и проблема Украины, огромное количество проблем, как-то чуток отодвинуть на второй план и объединить усилия. Потому что получается ведь такая интересная штука. Конфликт не нужен России, потому что это пожар вдоль ее южных границ, но он и Штатам не очень-то нужен, потому что нефтепровод «Баку-Тбилиси-Джейхан» где-то в километрах 50-ти от этих боевых действий. Это непосредственная близость. Удар одной ракеты и, собственно говоря, ситуация меняется. Плюс и США, и Франция не очень заинтересованы в росте амбиций Турции. На Ближнем Востоке, в Средиземноморье это очень вредит интересам Запада. Да и РФ лишний конкурент в Закавказье тоже не то, чтобы был интересен. Притом, что мы будем, я думаю, сохранять отношения с Турцией позитивные, насколько это возможно, но лишний конкурент, конечно, это не большое счастье.

Вот задача, насколько эти посредники могут сложить свой потенциал, чтобы, действительно, ну, хотя бы остановить сейчас военные действия. Мне кажется, что они могут быть остановлены, если задача блицкрига не будет решена. Вот так бы я, наверное, в общем, ситуацию оценил.

-Что ожидать от РФ? Сможет ли она остановить боевые действия? Возможно ли это на фоне резкого недовольства Баку Москвой из-за поставок оружия Еревану и еще большего сближения Азербайджана и Турции?

-Я не сказал бы, что невозможно. Окно возможностей остается. Надо ведь понимать, что Анкара в нынешней конфигурации не является противником Москвы. Ситуация, слава Богу, не вернулась в стадию 2015-2016 гг., когда отношения между Россией и Турцией находились в упадке, в жесткой заморозке. Сейчас этого нет. Поэтому возможности, наверное, есть для влияния.

Кстати, я здесь особо отметил бы тот момент, что резкое ухудшение отношений России и Турции для Армении, скорее, негативный вариант, чем позитивный. Потому что часто от армянских коллег я слышу, что вот Москве надо с Турцией занять более жесткую позицию или вступить в конфронтацию, но на сегодняшний момент Москва имеет хоть какие-то рычаги на Турцию, на Азербайджан. В случае жесткого конфронтационного сценария эти рычаги будут утрачены, и это не самый прекрасный вариант.

Я думаю, что несколько сложнее будет, но это пока еще возможно. Что бы там ни говорили, скажем, азербайджанские чиновники, можно вспомнить высказывания Хикмета Гаджиева, достаточно критическое в отношении поставок оружия, и телефонный разговор Алиева с Путиным, где этот вопрос поднимался, и вопрос поднимался во время дипломатических переговоров по разным каналам. Но Москва ведь не отказывается от союзнических отношений с Арменией, это же не сюрприз, это было важно. Но в то же самое время Москва говорит о мирном решении. Мирное решение предполагает возвращение за стол переговоров. Я думаю, что по итогам вот этого, скажем так, военного тестирования, которое будет, можно будет понять, насколько за стол переговоров можно сесть.

И понимаете, в чем дело? Можно же любую ситуацию представить и как победу. Знаменитая фраза (президента Египта) Анвара Садата «Дайте мне квадратный километр Синайского полуострова» – это вопрос символики. А дальше после этого начинается какой-то переговорный процесс. Упомянуты были соглашения 1994 года и другие сюжеты, где Россия играла посредническую роль, они же тоже не легко давались. Это же не то, что за 2-3 дня… За 2-3 дня нашему дипломату Владимиру Казимирову удалось раздобыть подписи, но им же предшествовала серьезная кулуарная работа, рутинная дипломатическая работа, которой так публично-то не видно.

Поэтому я думаю, что пока возможности есть, несмотря на сближение Анкары и Баку, которое стало возможным из-за дипломатической паузы, интенсивность переговорных процессов утратилась и на этом фоне выросла роль Анкары. Надо вернуть эту интенсивность. Тогда одностороннее влияние Анкары будет падать. В противном случае, оно будет увеличиваться.